Леонид Андреев: Король, закон и свобода (картина 6)

Тот же час ночи. Плоская местность; в темноте трудно различимые силуэты разрушенных зданий, одиноких деревьев. Наискось, начинаясь от правого угла, светлеет шоссейная дорога с полуразрушенным каменным мостом через овражек. У левого угла дорога поднимается на невысокий бугор, округло закрывающий часть горизонта. Где-то, очень далеко, небольшой спокойный пожар, почти не дающий зарева. Ночное мглистое черное небо в разных направлениях иссечено лучами германских прожекторов. Лучи в непрестанном тревожном движении.

Около моста, с трудом переехав его, остановился автомобиль, в котором перевозят в Антверпен раненых: Эмиля Грелье и его сына; с ними Жанна и молодой доктор, военный. В автомобиле что-то испортилось: с маленьким фонариком возится у машины солдат-шофер. Около него доктор Ланглуа.

Шофер (разглядывая). Пока не знаю. Кажется, засорился карбюратор.

Морис (из автомобиля). Что там такое, доктор? Мы не можем ехать?

Доктор. Пока еще неизвестно. Что-то засорилось, кажется. Он говорит, что это не серьезно.

Шофер (сквозь зубы). Почем я знаю. Минут десять, я думаю. Посветите мне, пожалуйста.

Жанна. Лучше не надо, Морис. Ты можешь ушибить руку.

Морис. Нет, мама, ничего, я осторожно. Где тут ступенька? Как неудобно. Хоть бы прожектором, посветили.

Шофер (ворчит). Мост! Разве можно ехать по такому мосту!

Доктор. Да, неприятно. Нам надо было выехать раньше.

Морис (пожимая плечами тихо). Папа не хотел. Как же мы могли. (Громко.) Мама, как ты думаешь, наши уже, вероятно, в Антверпене?

Эмиль Грелье. Нет. Мне очень приятно дышать воздухом. Я чувствую себя сильнее.

Доктор (Морису) . Мы, кажется, еще в той полосе, которая...

Доктор (рассматривая часы). Без двадцати... без четверти десять.

Морис. Значит, уже четверть часа, как взорваны плотины. Так! Мам а , ты слышишь: сейчас без четверти десять.

Морис. Но странно, что взрывов не было слышно совсем.

Морис. А мне казалось, что такие взрывы должны быть слышны за сотни километров. Боже мой, как это странно все! Где-то наш дом и сад; его скоро зальет водой... интересно, как высоко она поднимется! Неужели до второго этажа?

Доктор. Возможно. Ну что же вы - как у вас дела?

Морис. Смотрите, смотрите! Мам а , смотри, как бегают прожекторы! Они как будто испугались. Пап а

Эмиль Грелье. Жанна, приподними меня немного.

Доктор. Немного можно, если только не очень больно. Перевязка сделана крепко.

Эмиль Грелье. Нет, ничего. Да, они испугались.

Морис. Пап а , они бегают по небу как сумасшедшие! Смотрите, смотрите!

Прямо в глаза! Это с какой-нибудь возвышенности, пап а ?

Эмиль Грелье. Вероятно. Их или известили, или вода уже подходит.

Эмиль Грелье. Да. Мне кажется, что с той стороны я уже слышу шум воды. Тянет свежестью и тиной.

Доктор (беспокойно). Однако как это неприятно! Нам было необходимо раньше выехать, мы очень опоздали.

Морис. Пап а , а мне кажется, что это голоса. Ты послушай, как будто бы кричат. Много, много народу. Пап а , это кричат пруссаки. Это они!

Слышно что-то далекое и смутное, похожее на рев отдаленной толпы. Как будто выстрелы. Как будто вопли военных рожков. Мечутся прожекторы.

Доктор. Если через четверть часа мы не тронемся...

Морис. Пап а , как это красиво и страшно! Дай мне руку, мам а .

Морис. Хочу поцеловать. Мам а , ты без перчаток!

Морис. Мосье Ланглуа сказал, что мне через три дня можно будет снять повязку. Ты только подумай, через три дня я снова смогу взять ружье! О, кто это? Смотрите, кто это?

Все около автомобиля принимают напряженно-оборонительные позы: у шофера и доктора револьверы. Со стороны поля и из канавы показывается какая-то тень. Вблизи это крестьянин, раненный в ногу, идет медленно, опираясь на палку.

Крестьянин. Свои, свои. А вы кто? Едете в город?

Морис. Да, в город. Да вот сломалось, чиним. А вы зачем здесь?

С любопытством рассматривает незнакомых людей, его так же, осветив фонарем, внимательно разглядывают.

Крестьянин. Раненого везете? Я тоже ранен в ногу. Не могу ходить, трудно, вот на палку опираюсь. В город едете? А я лежу в канавке и слушаю: говорят по-французски, я и выполз. Меня зовут Жаклар.

Крестьянин. Я шел по полю, они и выстрелили. Должно быть, думали, что это кролик. (Хрипло смеется.) (Смеется.) А? Пропала наша Бельгия?

Крестьянин. Что знать? Лежу и на небо смотрю, вот и все, что я знаю. Вы небо-то видели? Вы посмотрите, я все время смотрю. Что на небе-то, а? Как это можно объяснить?

Морис. Послушайте, вы садитесь к нам. Очевидно, вы ничего не слыхали. Отсюда надо убираться. Вы знаете: плотины взорваны. Понимаете: плотины!

Морис. Да. Вы слышите крик вон там? Слышите? Это они кричат, пруссаки!

Морис. Вода. Вероятно, уже подходит, они узнали. Послушайте, далеко, а как слышно!

Садитесь, вот тут можно, автомобиль большой. Доктор, помогите ему, а я посвечу.

Доктор (с беспокойством). Что? Плохо? Надо скорее, шофер, так же нельзя! Вода идет. Надо нам было раньше, раньше выехать.

(громко и возбужденно). Они вас подстрелили, как кролика? Ты слышишь, Эмиль,- они думали, что это бежит кролик! Разве вы так похожи на кролика.

Жанна. Ты слышишь, Эмиль: он говорит - совсем как кролик!

Жанна. Мне смешно... мне смешно, что они принимают нас за кроликов. А теперь кто же мы: водяные крысы? Эмиль, ты представь, водяные крысы в автомобиле!

Жанна. Нет, нет, я больше не смеюсь, Морис! (Смеется.) А кто же мы еще? Кроты? Надо нам уйти в землю?

Крестьянин (смеется). А теперь должны в землю...

Жанна (все так же). А на земле будут они? Эмиль, ты слышишь?

(доктору). Послушайте, надо что-нибудь. У вас нет, послушайте!.. Мама, мы сейчас поедем, мамочка!

Жанна. Нет, я ничего, я больше не смеюсь. Какой ты глупый, Морис. Мне просто захотелось говорить. Я слишком долго молчала, все молчала, и мне хочется болтать. Эмиль, я тебя не беспокою, что говорю? Отчего так молчала вода, Эмиль? Это король сказал: вода очень молчалива? А мне хотелось бы, чтобы она ревела, чтобы это был гром... Нет, я не могу, я не могу выносить этой тишины! Ах, почему так тихо - я же не могу!

Морис (шоферу). Милый, пожалуйста, ну скорее!

Жанна (вдруг кричит угрожающе). Но я не могу! Я не могу! (Закрывает себе рот руками, зажимает его, но сквозь стиснутые пальцы пробивается придушенный вопль.) Я не могу!

Эмиль Грелье. Все будет, Жанна. Все будет! Я знаю. Я тоже. Но все будет, Жанна!

Жанна (все так же сквозь пальцы, но затихая). Я не могу!

Эмиль Грелье. Все будет, Жанна! Бельгия будет! Солнце будет! Мне трудно, но я знаю, Жанна!

Шофер. Сейчас, сейчас. Теперь хорошо, сейчас.

Жанна. Да, да, я знаю... Прости, прости, я сейчас...

Девушка. Послушайте, скажите, как пройти мне к Лонуа?

Жанна. Эмиль, это она! (Смеется.) Она тоже как кролик!

Доктор (бормочет) . Что такое, что такое... Кто?

Девушка (громко). Как пройти мне к Лонуа? Ну!

Шофер. Поставьте же фонарь! Черт вас возьми, наконец!

Девушка (кричит). Прочь руки! Нет, нет, вы меня не...

Эмиль Грелье. Доктор, надо нагнать. Она погибнет, скорее...

Крестьянин. Она и меня спрашивала, как пройти к Лонуа. А я откуда знаю. Лонуа!

Эмиль Грелье. Ее необходимо поймать. Что же это, это невозможно.

Прислушиваются. Тишина и далекие глухие крики толпы, впрочем, это может и казаться. Жанна смеется, сдерживаясь.

Шофер (торжествующе громко). Садитесь! Готово.

Морис. Но ведь доктора нет. Ах, Боже мой! Папа, что делать?

(Сердито.) Я обязан доставить мосье Грелье, и я его доставлю. Садитесь.

Крестьянин. Не поймал. Ее не поймаешь. Она и меня спрашивала про дорогу. Сумасшедшая (смеется). Теперь таких много.

Жанна. Но я не могу, Эмиль. Что это? Я не понимаю? Что это? Где мы? Боже мой, я ничего не понимаю. Я все понимала, я все понимала, а теперь? Где Пьер? (Настойчиво.) Где Пьер?

Жанна. Да, да, мы сейчас. Но я ничего не понимаю. Где это? Почему такой сон, почему такой сон? Я не понимаю. Кто пришел? У меня нехорошо в голове. Кто пришел? Почему так?

Кто кричит? Какой странный сон, какой страшный, страшный, страшный... Где Пьер?

Жанна (кричит). Я не могу. (Тише.) Я не могу, зачем вы мучите меня? Где Пьер?

Эмиль Грелье. Он умер, Жанна. Но клянусь Богом, Жанна - Бельгия будет жива. Плачь, кричи, ты мать, я сам плачу с тобой - но клянусь Богом: Бельгия будет жива! Мне дано видеть, и я вижу: здесь зазвучат песни, Жанна. Здесь будет новая весна, и деревья покроются цветами,- клянусь тебе, Жанна, они покроются цветами. И матери будут ласкать своих детей, и солнце будет светить на их головы, на их золотые головки, Жанна! Крови не будет. Я вижу новый мир, Жанна. Я вижу мой народ: вот с пальмовыми ветвями он встречает Бога, вновь сошедшего на землю. Плачь, Жанна, ты мать! Плачь, несчастная матерь, с тобою плачет и Бог. Но будут счастливые матери - я вижу новый мир, Жанна, я вижу новую жизнь!

ЛН - Литературное наследство, т. 72.- Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка. М., Наука, 1965.

Письма - Письма Л. Н. Андреева к Вл. И. Немировичу-Данченко и К. С. Станиславскому (1913-1917).- Уч. зап. Тартуского ун-та, вып. 266. Тарту, 1971, с. 231-312.

ПССА - Андреев Л. Н. Полное собрание сочинений. СПб., А. Ф. Маркс, 1913.

СС - Андреев Л. Н. Собрание сочинений, т. 1-13 - Просвещение; т. 14 - Московское книгоиздательство; т. 15 - Шиповник; т. 16-17 - Книгоиздательство писателей в Москве.

ЦГАЛИ - Центральный Государственный архив литературы и искусства (Москва).

Впервые - отдельное (гектографическое) издание журнала "Театр и искусство" (1914). В том же году пьеса вышла отдельным изданием журнала "Отечество". Отрывок из драмы (картина четвертая) был опубликован в "Биржевых ведомостях" (1914, 20 окт., No 14444). Вошла в кн.: Отражения. Около войны. Литературный альманах. М., Мысль, 1915. Печатается по СС, т. 16.

военные действия против нее уже 4 августа (22 июля) 1914 г., вероломно нарушив договор о нейтралитете, гарантированном Бельгии рядом держав. Наступление было стремительным: уже 20 августа был взят Брюссель, а к 21 августа немцы вышли к границам Франции.

Андреев был потрясен этими событиями и написал о поверженной Бельгии несколько публицистических статей: "Бельгийцам", "Бельгия (монолог) ", "О Бельгии" (Андреев Л. Н. В сей грозный час, с. 43-52).

Уже 27 августа 1914 г. он пишет Немировичу-Данченко о своем новом драматическом замысле: "Подумайте: хочу писать военную пьесу, самую настоящую из теперешней войны. Герои - по секрету! - Метерлинк, король, Вандервельде и прочее. Конечно, отнюдь не патриотический моветон, а нечто вроде "драматической летописи войны", немного в формах "Царя Голода", а главное в настроениях. Долго колебался, прежде чем решиться, но факт тот, что быть иносказательным как-то стыдно, и нет ни спокойствия, ни отвлечения для чисто художественной работы. Буду уж прямо жарить. Конечно, настоящее не может быть материалом для чисто художественной вещи, но мне кажется, что, взяв Бельгию, я дам то необходимое расстояние, которое должно отделить сцену от зрителя" с. 254).

В письме к И. А. Белоусову от 28 октября 1914 г. он сознавался, что плакал, когда писал эту пьесу (см.: ЛН, с. 547). Характерно, что в одном из интервью он подчеркивал свое глубоко личностное отношение к теме, как бы предупреждая этим упреки критики в публицистической "торопливости", в стремлении угодить злобе дня: "Поскольку пьеса моя (курсив мой.- М, К.),

Пьеса "Король, закон и свобода" была поставлена в Московском драматическом театре режиссерами А. А. Саниным и И. Ф. Шмидтом (премьера - 23 октября 1914 г.), а в Александрийском театре - А. Н. Лавреневым (премьера - 19 декабря 1914 г.). По поводу последней постановки Андреев сообщал в письме к С. С. Голоушеву в январе 1915 г.: "Я только нынче из Петрограда, где... присутствовал в театрах, в одном из коих видел и андреевского "Короля". Что с ним сделали, Боже ты мой!" с. 100).

Критикой новое произведение Андреева-драматурга было принято в основном отрицательно. Наиболее утвердившееся мнение выразил в своей рецензии С. Адрианов, подчеркнувший ходульность и чрезмерный пафос пьесы, в которой "протоколизм телеграмм с театра войны переплелся, не сливаясь органически, с фантастическим художественным вымыслом" (Вестник Европы, 1915, No 4, с. 333). С ним был солидарен В. Л. Львов-Рогачевский, выразивший свое отношение к "Королю..." в самом названии своей рецензии - "Не те слова" (Северный голос, 1915, 21 февр., No 4, с. 2). Н. Эфрос назвал ее "драматизированной корреспонденцией, только без ее правдивости" (Русские ведомости, 1914, 24 окт., No 245, с. 6).

Однако непосредственные отклики на первую постановку андреевской пьесы содержат иные оценки, говорящие о горячем приеме ее публикой, которую глубоко задевал именно ее страстный публицистический характер. Так, Ю. Соболев, говоря об особом складе таланта писателя, который "впитывает с болезненной яркостью все переживания современности" и который не мог не отозваться "со всей болью,, со всем отчаянием страдающего человека" на события в Бельгии, замечает, что новая его пьеса "не останется "на завтра"... Ибо это не пьеса, а только ряд картин. Одни из них волнуют чрезвычайно, другие - кажутся бледным сколком действительности. Но пьеса будет иметь успех. Она находит живой и яркий отклик в душе зрителей. И трепетное волнение охватывает их с первой фразы о том, что "немцы вошли в Бельгию" (Рампа и жизнь, 1914, 26 окт., No 43, с. 3-4). Одно из наблюдений рецензента свидетельствует о том, что вся постановка была направлена на "узнаваемость" реалий, из которых основывался "Король...", например, исполнявший роль графа Клермона (под именем которого к Грелье приезжает сам бельгийский король) И. Мозжухин был мастерски загримирован под Альберта I.

В обстоятельном разборе пьесы Шах-Эддином (О. Форш) главным также оказывается упрек в "торопливости" Андреева: "...уже одна затея кристаллизовать действие, находясь фактически еще в "истории", лишает пьесу глубины и перспективы и вульгаризирует ее до кинематографичности" (Шах-Эддин. О новой пьесе Л. Андреева.- Современник, 1914, дек., с. 255). Критик подробно разбирает каждого из первостепенных персонажей пьесы (садовника Франсуа, девушку из Лонуа, Жанну и Пьера Грелье, графа Клермона) и приходит к выводу о нежизненности, искусственности этих фигур. Отдельно останавливаясь на главном герое - писателе Эмиле Грелье, она сопоставляет этот образ с его прототипом - известным бельгийским писателем Морисом Метерлинком, так как подобное сравнение, по ее мнению, с наибольшей очевидностью показывает несостоятельность самого замысла Андреева - выразить в художественном образе "неотстоявшийся" исторический эпизод. Андреевский герой оказывается тенью Метерлинка, которая "тянется за ним следом в уродливом или смешном очертании", весь обширный диапазон автора "Le trêsor de humbles" ("Сокровище смиренных", книга эссе Метерлинка, 1896.- Л. Андреев свел к прямолинейности своего героя "Тьмы"... А было бы ценно, если бы Л. Андреев раскрыл нам в лице своего героя, какую роль играет мировоззрение, философия и мистика, когда судьба ставит перед человеком свое решительное испытание, заставляя его, как Эмиля Грелье, взять на свою совесть разрушение плотин?" (там же, с. 256-257).

Пьеса в военные годы шла также в ряде провинциальных театров (в Одессе, Ростове-на-Дону и др.).

Андреев думал о кинематографической версии пьесы и сам сделал по ней сценарий (опубликован в журнале "Экран и рампа", 1915, No 7, 8-12 февраля).

Пьеса переведена на голландский и итальянский языки.

Король, закон и свобода (название) - слова из бельгийского национального гимна (ср. более точную цитату в самом тексте пьесы: "..Лишь ореол искусств венчает - закон, свободу, короля!").

Стр. 142. ...это была интересная библиотека, которую они сожгли? - Имеется в виду библиотека Католического университета в г. Лувен, сгоревшая при наступлении германских войск.

- библейский праведник, единственный из людей, предупрежденный Богом о наступлении всемирного потопа и спасшийся вместе со своей семьей в построенном им ковчеге (Бытие, 6-8).