Картина 2
Сильный ветер надувает обрывок паруса, которым завешено большое разверстое окно. Парус мал, не закрывает всего окна, и в зияющее отверстие дышит ненастьем темная ночь. Дождя нет, но теплый ветер, насыщенный морем, тяжел и влажен.
Тут, в башне, живут Хаггарт и матрос его Хорре. Оба они спят тяжелым хмельным сном; на столе и в углах пустые бутылки, остатки еды; единственный табурет опрокинут и лежит на боку. Перед вечером матрос вставал, зажег большую плошку, и еще что-то хотел сделать, но свежий хмель одолел его и он снова уснул на своей жиденькой подстилке из соломы и морских трав. Колеблемый ветром, свет плошки желтыми тревожными пятнами мечется по неровным исщербленным стенам и пропадает в черном отверстии двери, ведущей в другие помещения замка.
Хаггарт лежит на спине, и по его круглому и сильному лбу бегают бесшумно те же тревожные желтые блики, подбираются к сомкнутым глазам, к прямому, резко очерченному носу - и, заметавшись, убегают на стену. Дыхание спящего глубоко и неровно; минутами поднимется тяжелая, словно чужая, рука, сделает несколько неясных, незаконченных движений и бессильно упадет на грудь.
Под окном грохочет и ревет бурун, разбиваясь о скалы - уже вторые сутки на океане буря. Дряхлая башня вздрагивает от неистовых ударов волн и отвечает буре шорохом осыпающейся штукатурки, постукиванием мелких обрывающихся камешков, шепотом и вздохами заблудившегося в переходах ветра. Шепчет и бормочет, как старуха.
Матросу становится холодно на каменном полу, по которому ветер разливается, как вода; он ворочается, поджимает под себя ноги, втягивает голову в плечи, ищет рукой воображаемую одежду, но все не может проснуться, - тяжел и силен двухдневный хмель. Но вот взвизгнул ветер сильные, что-то ухнуло - быть может, завалилась в море часть разрушенной стены, отчаянные заметались тревожные желтые пятна на кривой стене, - и Хорре проснулся.
Сел на подстилке, оглядывается, но ничего не понимает.
Ветер свистит, как разбойник, сзывающий других разбойников, и всю ночь заселяет тревожными призраками. Кажется, что море полно погибающих кораблей, людей, которые утопают, и отчаянно борются со смертью. Слышны голоса. Где-то тут близко кричат, бранятся, хохочут и поют, как сумасшедшие, разговаривают деловито и быстро - вот-вот увидишь искаженное ужасом или смехом незнакомое человеческое лицо или судорожно скрюченные пальцы. Но хорошо пахнет морем и это, вместе с холодом, приводит Хорре в себя.
- Нони! - зовет он хрипло, но Хаггарт не слышит; и, подумав, зовет снова.
- Капитан! Нони! Вставай!
Но не отвечает Хаггарт, и матрос бормочет:
- Нони пьян и спит. Ну, и пусть спит. Ух, какая холодная ночь, в ней нет тепла даже настолько, чтобы согреть нос. Мне холодно! Мне холодно и скучно, Нони, я не могу так пить, хотя я пьяница и это всем известно. Но одно дело пить, другое дело утопать в джине, это совсем другое дело, Нони: становишься утопленником, просто мертвецом. Мне стыдно за тебя, Нони. Вот я выпью сейчас и...
Встает, шатаясь, находит непочатую бутылку и пьет.
- Хороший ветер. Они называют это бурей - ты слышишь, Нони? Они называют это бурей. А как же они назовут бурю?
Снова пьет.
- Хороший ветер!
Подходит к окну и, отстранив край паруса, смотрит.
Я морской разбойник, это правда, меня зовут Хорре и меня давно нужно повесить на рее, и это правда, но я никогда не позволю себе такой мерзости: надувать море. Зачем ты привел меня в эту дыру, Нони?
Собирает хворост и бросает в камин.
- Я тебя люблю, Нони. Вот я зажгу огонь, чтобы согреть твои ноги, я ведь был твоей нянькой, Нони - но ты с ума сошел, это правда. Я умный человек, но я ничего не понимаю в твоих поступках. Зачем ты бросил корабль? Тебя повесят, Нони, тебя повесят, и я буду болтаться рядом с тобою. Ты с ума сошел, это правда!
Разжигает огонь, потом приготовляет еду и питье.
- Ты что скажешь, когда проснешься? "Огонь". А я отвечу: "есть". Потом ты скажешь: "пить". А я отвечу: "есть". А потом ты опять напьешься и я напьюсь с тобою, и ты будешь городить чепуху - до каких же пор будет это продолжаться? Два месяца мы так живем, а может быть два года, двадцать лет - я утопаю в джине, я ничего не понимаю в твоих поступках, Нони.
Пьет.
- Или я сошел с ума от джина, или поблизости погибает корабль. Как они кричат!
Смотрит в окно.
- Нет, пусто. Это ветер скучает и играет сам с собою. Он много видел крушений и теперь сочиняет: сам кричит, сам бранится и плачет, и сам же хохочет, плут! Но если ты думаешь, что эти лохмотья, которыми я завесил окно, парус, а эта развалина трехмачтовый бриг - то ты дурак! Мы никуда не идем! Мы стоим на мертвом якоре, слышишь?
Осторожно расталкивает спящего.
- Вставай, Нони. Мне скучно. Если пить, так вместе - мне скучно, Нони!
Хаггарт просыпается, потягивается и говорит, еще не открывая глаза.
- Огонь.
- Есть.
- Пить.
- Есть! Хороший ветер, Нони. Я смотрел в окно и море плеснуло мне в глаза. Сейчас прилив и брызги летят до башни. Мне скучно, Нони, я хочу с тобой говорить. Не сердись!
- Холодно.
- Сейчас разгорится огонь. Я не понимаю твоих поступков. Ты не сердись, Нони, но я не понимаю твоих поступков! Я боюсь, что ты сошел с ума.
- Ты уже пил?
- Пил.
Пьет прямо из горлышка, лежа и блуждая взорами по кривым, исщербленным стенам, теперь озаренным в каждом выступе и каждой трещине ярким огнем камина. Еще не совсем уверен, что проснулся, и что все это - не сон. При сильных порывах ветра пламя выбрасывает из камина, и тогда вся башня точно пляшет - тают и убегают в разверстую дверь последние тени.
- Не сразу, Нони! Не сразу! - говорит матрос и осторожно отбирает бутылку.
Хаггарт садится и обеими руками сжимает голову.
- Болит. Что это за крик: разбился корабль?
- Нет, Нони. Это ветер плутует.
- Хорре!
- Капитан.
- Дай бутылку.
Отпивает немного и ставит на стол. Потом ходит по комнате, расправляя плечи и грудь, и заглядывает в окно. Хорре смотрит через плечо и подсказывает:
- Ни одного огня. Темно и пусто. Кому нужно было погибнуть, тот уже погиб, а осторожные трусы сидят на твердой земле.
Хаггарт оборачивается и говорит, вытирая лицо.
- Когда я бываю пьян, я слышу голоса и пение. С тобою не бывает этого, Хорре? Кто это поет сейчас?
- Ветер поет, Нони, только ветер.
- Нет, а еще? Как будто поет человек, женщина поет, а другие смеются и что-то кричат. И это только ветер?
- Только ветер.
- Зачем же он обманывает меня? - говорит Хаггарт надменно.
- Ему скучно, Нони, как и мне, и он смеется над людьми. Разве ты слыхал когда-нибудь в открытом море, чтобы он так лгал и издевался? Там он говорит правду, а здесь - здесь он пугает береговых и издевается над ними. Он не любит трусов, ты знаешь.
Хаггарт говорит угрюмо:
- Они все лжецы.
- Нет! - кричит гневно Хаггарт. - Не все. И там есть говорящие правду. Я обрежу тебе уши, если ты будешь клеветать на честных людей! Слышишь?
- Есть.
Молчат и слушают дикую музыку моря. С ума сошел ветер, это видно. Взял в охапку множество инструментов, из которых люди извлекают свою музыку: арф, свирелей, драгоценнейших скрипок, тяжелых барабанов и медных труб - и с размаху вместе с волной разбил об острые камни. Разбил и захохотал: только так понимал он музыку - каждый раз в смерти инструмента, каждый раз в разрыве струн, звенящей меди. Так понимал он музыку, сумасшедший музыкант! Хаггарт глубоко вздыхает и с некоторым изумлением, как человек проснувшийся, оглядывается по сторонам.
Коротко приказывает.
- Дай трубку.
- Есть.
Оба закуривают.
- Не сердись, Нони, - говорит матрос . - Ты стал такой сердитый, к тебе нельзя приступиться. Можно мне потолковать с тобой?
- И там есть говорящие правду, - говорит Хаггарт, угрюмо выпуская клубы дыма.
- Как тебе сказать, Нони? - отвечает матрос осторожно, но упрямо. - Нет там правдивых людей. Это с тех пор, как случился потоп: тогда все честные люди ушли в море, а на твердой земле остались одни трусы и лжецы.
Хаггарт минуту молчит, потом вынимает трубку изо рта и весело смеется:
- Я так думаю, - скромно говорит Хорре.
- Ловко! И стоило для этого учить тебя священной истории. Тебя поп учил?
- Да. В каторжной тюрьме. Тогда я был невинен, как голубица. Это тоже из священной истории, Нони: там всегда так говорится.
- Он был глуп! Тебя надо было не учить, а тогда же повесить, - говорит Хаггарт и добавляет угрюмо: - не говори глупостей, матрос. И подай мне бутылку.
Пьют. Хорре топает ногой по каменному полу и спрашивает:
- Тебе нравится эта неподвижная штука?
- Я хотел бы, чтобы подо мною плясала палуба.
- Нони! - кричит матрос восторженно. - Нони! вот я слышу настоящее слово! Уйдем же отсюда. Я не могу так существовать, я утопаю в джине, я ничего не понимаю в твоих поступках, Нони! Ты с ума сошел. Откройся мне, мальчик. Я был твоей нянькой, я с пальца кормил тебя, Нони, когда твой отец привез тебя на борт. Помню, как горел тогда город, а мы уходили в море, и я не знал, что с тобою делать: ты визжал как поросенок в камбузе. Я даже хотел бросить тебя за борт, так ты мне надоел тогда. Ах, Нони, это все так чувствительно, что я не могу вспоминать. Я должен выпить. Выпей и ты, мальчик, но только не сразу, не сразу!
Пьют. Хаггарт тяжело и длительно шагает, как человек, запертый в темнице, но не желающий убежать.
- Тоска! - говорит он, не глядя на Хорре.
Тот с видом понимания утвердительно кивает головой.
- Тоска, понимаю. С тех пор?..
- С тех пор.
Хаггарт . Я не слыхал их крика. Но вот это я слышал: в груди у меня оборвалось что-то, Хорре. Всегда тоска, везде тоска! Пить!
Пьет.
- Тот, который плакал - уж не боюсь ли я его, Хорре? Вот было бы хорошо! У него текли слезы и он плакал, как несчастный. Зачем он делал это? Может быть, он из такой страны, где никогда не слыхали о смерти, как ты думаешь, матросик?
Хорре . Я его не помню, Нони. Ты так много говоришь о нем, а я не помню.
Хаггарт . Он был глупец. Себе он испортил смерть, а мне испортил жизнь. Я его проклинаю, Хорре. Пусть он будет проклят. Но только это ничего не значит, Хорре - нет!
Молчание.
Хорре . Хороший джин на этом берегу. Оно наладится, Нони, пройдет полегоньку. Уж если ты проклял, так ему нет никакой задержки: пройдет в ад, как устрица.
Хаггарт качает головою:
- Нет, Хорре, нет! Тоска. Ах, матрос, зачем я остановился тут, где я слышу море? Уйти бы мне туда, в глубину земли, где совсем не знают моря, где никогда о нем не слыхали на тысячу миль, на пять тысяч миль!
- Такой земли нет.
- Есть, Хорре. Давай пить и смеяться, Хорре. Этот органист лжет. Спой ты мне, Хорре, ты поешь хорошо. В твоем хриплом голосе я слышу скрипение снастей, твой припев - как разорванный бурею парус. Пой, матросик.
Хорре мрачно качает головой.
- Нет, я не буду петь.
- Тогда я заставлю тебя молиться, как тех!
- И молиться ты меня не заставишь. Ты капитан, и ты можешь убить меня, и вот тебе твой пистолет. Он заряжен, Нони. А теперь я буду говорить правду. Капитан! От лица всего экипажа с вами говорит Хорре, боцман.
- Оставь это представление, Хорре. Тут нет никакого экипажа. Мы двое. Выпей лучше.
Пьет.
- Но он тебя ждет, ты это знаешь. Капитан, вы намерены вернуться на корабль и снова принять командование?
- Нет.
- Капитан, вы не намерены ли пойти к тем береговым и жить с ними?
- Нет.
- Я не понимаю твоих поступков, Нони. Что же вы намерены делать, капитан?
Хаггарт молча пьет.
- Не сразу, Нони, не сразу. Вы намерены, капитан, торчать в этой дыре, пока придут полицейские собаки из города и потом нас повесят, даже не на рее, а просто на ихнем дурацком дереве?
- Да. Ветер крепчает. Ты слышишь, Хорре, ветер крепчает?
- А золото, которое мы зарыли тут? - показывает пальцем вниз.
- Золото? Возьми его и иди с ним куда хочешь.
Матрос говорит гневно:
- Ты плохой человек, Нони. Ты только что ступил на землю и уже у тебя мысли предателя. Вот что делает земля!
- Молчи, Хорре. Я слушаю. Это наши матросы поют, ты слышишь? Нет, это вино бьет мне в голову. Я скоро буду пьян. Дай бутылку.
- Не пойдешь ли ты к попу? Он отпустит тебе грехи.
- Молчать! - ревет Хаггарт и хватается за пистолет.
мечется дико - как Хаггарт.
- Зачем ты запер ветер? Теперь так, теперь хорошо - иди сюда.
- Ты был грозою морей! - говорит матрос.
- Да. Я был грозою морей.
- Ты был грозою берегов! Твое славное имя гремело, как прибой, по всем побережьям, где живут только люди. Они видели тебя во сне. Когда они думали об океане, они думали о тебе. Когда они слышали бурю, они слышали тебя, Нони!
- Я жег их города. Подо мною колышется палуба, Хорре. Подо мною колышется палуба!
Радостно смеется, безумно.
- Ты топил их корабли. Ты пустил на дно англичанина, который гнался за тобой.
- У него на десять пушек было больше, чем у меня.
- И ты зажег и потопил его. Помнишь, Нони, как смеялся тогда ветер? Ночь была черна как сегодня, а ты сделал из нее день, Нони. Нас качало огненное море.
Хаггарт стоит бледный, с закрытыми глазами. И вдруг кричит повелительно:
- Боцман!
- Есть, - вскакивает Хорре.
- Свисти всех наверх.
- Есть.
Резкий боцманской свисток острыми лучами пронизывает ночь. Все оживает и становится похоже на палубу корабля. Волны кричат человеческими голосами; и в полузабытьи, страстный и гневный, командует Хаггарт.
- На ванты! - Взять лиселя. - Носовые готовься! - Цель в снасти, я не хочу топить его сразу. Направо руля, ложись на бейдевинд. Вторые готовься... А, огонь! А, ты уже горишь! На абордаж! Готовь крючья.
И безумно мечется Хорре, выполняя безумные приказания.
- Смелее, дети. Не бойтесь слезть! Эй, кто плачет там? Не смей же плакат, когда умираешь, я на огне высушу твои подлые глаза. Огонь! Везде огонь, Хорре-матрос! Я умираю. Они влили мне в грудь расплавленную смолу. Ой, жжет!
- Не плошай, Нони. Не плошай! Вспомни отца. Бей их в лоб, Нони!
- Я не могу, Хорре. Силы оставили меня. Где моя сила?
- Бей их в лоб, Нони. Бей их в лоб!
- Возьми нож, Хорре, и вырежь мне сердце. Корабля нет, Хорре, - нет ничего. Вырежь мне сердце, товарищ, предателя выбрось из моей груди.
- Я хочу еще играть, Нони. Бей их в лоб!
- Корабля нет, Хорре, ничего нет, все обман. Я хочу пить.
Берет бутылку и хохочет:
- Смотри, матрос: тут заперты и ветер, и буря; и ты, и я. Все обман, Хорре!
- Я хочу играть.
- Тут заперта моя тоска. Смотри! В зеленом стакане, как вода, но это не вода. Будем пить, Хорре, там на донышке я вижу мой смех и твою песню. Корабля нет и нет ничего... Кто идет?
Быстро схватывает оружие. Камин горит слабо, мечутся тени - но две из теней темнее других и идут. Хорре кричит:
- Стой!
Отвечает мужской голос, тяжелый и густой:
- Тише! Оставь оружие. Я здешний аббат.
- Стреляй, Нони, стреляй! За тобой пришли.
- Я пришел помочь вам. Оставь же нож, глупец, а то я без ножа переломаю тебе все кости. Трус, испугался женщины и попа!
Хаггарт кладет пистолет и говорит насмешливо:
- Женщина и поп!
- Извините моего матроса, господин аббат, он пьян, а пьяный он очень неосторожен и может зарезать вас. Хорре, не верти ножом.
- Он пришел за тобою, Нони.
Аббат . Я пришел, чтобы предупредить вас: башня может упасть. Уходите отсюда!
Хаггарт . Ты что прячешься, девушка? Я помню как тебя зовут: тебя зовут Мариетт.
Мариетт . Я не прячусь, и я помню как вас зовут: вас зовут Хаггарт.
- Это ты привела его сюда?
- Я.
Хорре . Я говорил тебе, Нони, что они все предатели.
Хаггарт . Молчать.
Мариетт . У вас очень холодно, я подброшу сучьев в камин. Можно мне сделать это?
Хаггарт . Сделай.
Аббат
Стучит ногой по звонкому каменному полу.
- Куда же она упадет?
- В море, я думаю! Замок распадается на камни.
Хаггарт смеется:
- Слышишь, Хорре? Эта штука не так неподвижна, как тебе казалось: ходить она не умеет, но умеет падать. Сколько еще людей пришло с тобою, поп, и где ты их спрятал?
Мариетт . Мы пришли только двое, отец и я.
Аббат . А ты груб с попом, я этого не люблю!
Хаггарт . А ты пришел незваный, я этого тоже не люблю!
Аббат . Зачем ты привела меня сюда, Мариетт? Идем.
Хаггарт говорит насмешливо:
- А нас вы оставляете для гибели? Это не по-христиански, христианин.
- Я хоть и поп, но плохой христианин и Господу Богу известно об этом, - гневно говорит аббат. - И спасать такого грубого негодяя у меня нет охоты. Идем же, Мариетт.
Хорре
Хаггарт . Молчи, Хорре. Ты вот как говоришь, аббат... так ты не лжец?
- Пойдем со мною и увидишь.
- Куда же я пойду с тобою?
- Ко мне.
- К тебе? Ты слыхал, Хорре - к попу. А ты знаешь, кого ты зовешь к себе?
- Нет, не знаю. Но я вижу, что ты молод и силен, я вижу, что лицо твое хоть и мрачно, но красиво, и я думаю, что ты можешь быть работником не хуже, чем другие.
- Работником? Хорре, ты слыхал, что сказал поп?
Оба хохочут. Аббат говорит гневно:
- Вы оба пьяны.
Хаггарт . Да, немного! Но трезвый я смеялся бы еще больше.
Мариетт . Не смейся, Хаггарт.
Хаггарт гневно:
- Я не люблю лживых поповских языков, Мариетт, смазанных сверху правдой, как приманка для мух. Уводи его и уходи сама, девушка: я забыл как тебя зовут!
Садится и угрюмо смотрит перед собою. Брови сдвинуты и тяжко давит руку опущенная голова крутой и крепкий подбородок.
- Он тебя не знает, отец! Скажи ему о себе. Ты так хорошо говоришь, если захочешь - он поверит, отец. Хаггарт!
Молчит Хаггарт.
Тоже молчание. Хорре шепчет таинственно:
- У него тоска. Скажи попу, девица, у него тоска.
Снова грохот обвала. Точно руками всплескивают волны, встречая упавший камень и смеются визгливо и плеско. Все, кроме Хаггарта, вздрагивают и смотрят в окно. Аббат густо откашливается.
- Вот так и вышло дело - послушай-ка ты, голова, как вышло дело! Она говорит, что ты меня еще не знаешь. Я и говорю ему: это моя дочь! А он и говорить: как! ты поп, у тебя не может быть дочери.
Мариетт . Это папа из Рима так сказал.
Аббат . Да, папа. Как же не может, когда есть? Раз!
- Раз! - поддерживает Хорре, глядя на Хаггарта.
- Ты, рожа, молчи, это я не для тебя говорю. Думаешь, он опомнился - нет. Вдруг присылает опять: молись по-латыни. А они не понимают. Два! Ну, Христос с тобой - это он так сказал, папа - молись хоть по-китайски, только своих молитв не сочиняй, нельзя. А какие же? А те, которые ты учил. А я их забыл. Выучи опять! Это он говорит...
Мариетт . Папа...
Аббат . Да, папа. А я говорю: не хочу выученных молитв, там не мои слова. Тут мы и начали проклинаться: он меня, а я его, он меня, а я его. Распроклялись совсем. Только как я его проклинал? О, ты еще не знаешь, какой я хитрый! Он меня по-латыни, да и я его - по-латыни. А то скажет: не слышу!
Хохочет, потом откашливается густо:
- Поповское дело трудное, сынок. Это и она тебе скажет. Мариетт, скажи ему!
- Хаггарт! Ты слышишь, Хаггарт. Это я говорю, Мариетт.
Хаггарт поднимает голову и говорит почти бесстрастно:
крепким, и чистым полюбить меня могла бы и чайка. А теперь смотри! - какое плохое лицо.
Мариетт . Нет.
Аббат . Молчи, Мариетт.
Хаггарт . Молчи, девушка! Оно отвратительно - или ты еще не видела мужского лица? Оно мягко и тепло, как стоячая лужа, оно пахнет тиною и землей, подернуто сном, как болото.
Хорре . Это от джина, мальчик. Я так думаю, что это от джина, Нони! Он неумеренно пьет, девица.
Хаггарт . Это очень страшно, что я скажу: однажды солнце зашло как всегда, и больше не встало. У вас это бывает на берегу? Если бывает, то вы должны знать, как это страшно.
Мариетт . Бывает. Солнце заходит и больше не встает.
Хаггарт ( поднимаясь ). Да, ты подумай, девушка: солнце больше не встало! Я ждал его всю ночь и смотрел не отрываясь; и настало утро и день - а солнце не взошло. Я испугался, девушка! Я испугался и кинулся его искать по миру; я исходил все моря и океаны, я дошел до самого предела земли, где ад пылает холодными огнями, прельщая взоры чудесной красотою и сердце превращая в лед!
Хорре кивает головою горько:
- Так, так, Нони! У него тоска, поп.
- И много я видел черных ночей, а солнце - не всходило. Ветер ломал мои мачты, я ставил новые; падал ветер и вот этих я сажал за весла, как каторжников. В сутки мы подвигались на кабельтов...
- И того меньше, Нони. Мы все с тобою сошли с ума, если уж говорить по истине!
- Ты знаешь по-латыни, поп, а вот этого ты еще не знаешь: почему люди не смеются, умирая? Им было бы лучше тогда, это верно, поп, это я говорю правду! Ах, девушка! Я видел, как горел человек, привязанный к мачте - подумай, у него уже трещали волосы, а он пел и смеялся, как на свадьбе. Вот был человек! Я на коленях принял его силу, стал на колени и принял его силу... Джину, матрос!
- Крепи паруса, Нони. Бей их в лоб.
- Хочешь, он споет тебе песню, Мариетт. Спой, Хорре! Он поет хорошие песни.
Аббат пристально вглядывается в лицо Хаггарта и говорит медленно:
- Не ты ли, юноша, тот авантюрист, тот разбойник, знаменитый по всем морям и побережьям, который зовется...
Грохот нового обвала заглушает его слова; но никто не слышит гула - все взоры обращены на Хаггарта, медленно отнимающего от рта допитую флягу.
Хорре хрипит:
- Тебя узнали, Нони. Берегись!
- Не верти ножом, Хорре. Это был мой отец, аббат.
Аббат, отступая:
- Где же он?
- Убит. Но я взял его имя. И это за мою голову назначена награда, которой можно воскресить Иуду. Слушай, Мариетт!
Бросает несколько золотых и они со звоном раскатываются по каменному полу.
- Это музыка, под которую пляшут предатели. Не так ли, Хорре, матросик?
Одиноко смеется. Отступил от него аббат и сама Мариетт, не зная того, сделала шаг назад, но остановилась. Хорре грубо хохочет:
- Как их откачнуло, - знатный же ты развел норд-ост! Ведь они думают, Нони, что мы с тобой тоже аббаты, а мы вовсе и не аббаты. Все они лжецы и предатели, Нони, их души черны, как земля на закате. Когда поднимается буря, ты куда идешь, Нони? - в море все глубже, все дальше от их проклятых берегов. В море, капитан!
- Идем, матрос. Но только вместе с башней. Трубку!
Садится и ждет равнодушно. Хорре всматривается и, безнадежно качнув головою, дает трубку Хаггарту и закуривает сам. И, повторяя движения Хаггарта, садится равнодушно на корточки. Бормочет насмешливо:
- Ну, и корабль! С ума ты сошел, Нони; это правда, да и я с тобою.
- Идем! Идем же, Хаггарт. Сейчас все упадет, уверяю тебя, Хаггарт, сейчас все упадет.
Хорре ( пуская дым ). Она лжет, Нони!
Хаггарт ( также ). Я знаю, Хорре! Ты мало сушишь табак, плохо тянет.
Хорре . Это они такой продают, Нони. Мошенники.
Мариетт тоскливо:
- Или ты забыл, как меня зовут? Меня зовут Мариетт. Хаггарт!
Хорре . Все тебя кличет, Нони, а обо мне ни гугу.
Хаггарт ( угрюмо ). Мне надоели твои шутки, матрос. Молись дьяволу, мы, кажется, уже поднимаем якорь.
Мариетт . Нет, хотела бы я знать: что вы делаете все? Или это так надо: сидеть и ждать, пока все упадет! Что же ты молчишь, отец? Я тебе говорю, отец - где твой голос? Или я ошибаюсь и ты не мой отец?
Аббат
Мариетт . Кого же мне просить, когда вы все молчите? Хорошо, я попрошу эти камни, я ветер попрошу, я бурю назову матерью и стану на колени. Не этого ли ты ждешь, Хаггарт? Хаггарт!
Аббат угрюмо.
- Идем, Хаггарт. Это я тебе говорю.
Хорре . Он лжет, Нони.
Хаггарт . Я знаю, Хорре.
Аббат . Я все забыл, что ты открыл мне юноша. Идем! Я все забыл! Ты слышишь - я не хочу знать, кто ты был. Скажем так: ты был никто. Да идем же, сумасшедший!
Хорре . Она сейчас скажет, что любит тебя. Ах, Нони, как чудесно было в каторжной тюрьме: я тогда был невинен, как голубица!
Мариетт . Он слов не слышит, отец.
Аббат . А что же он слышит? И чему ты смеешься, Мариетт? Смотрите на нее: она смеется.
Хаггарт коротко взглядывает на улыбающуюся Мариетт - и та говорит строго.
- Хаггарт! Уступи место отцу: он твой гость. Садись, отец: ты устал стоять у порога.
Хорре
Хаггарт . Молчать.
Встает, и, не глядя на Мариетт, вежливо уступает свой табурет аббату. Тот оглядывается в недоумении - и вдруг густо хохочет, хватаясь за бока:
- Нет, вы слыхали, как она сказала: отец, сядь, ты устал стоять у порога! Отец, у тебя ноги начинают дрожать, так долго стоял ты у двери! Ну, так вот же: я сел, Мариетт!
Садится и кричит весело:
- Матрос. Рожа! Трубку. Хочу и я покурить с вами. А может быть ты все-таки ушла бы, Мариетт? - я побуду с ними. Я не уйду.
- Нет.
Отходит к стене, опирается плечом в спокойно-выжидательной позе. Все играют в спокойствие. Хаггарт очень вежлив; аббат прост и серьезен. И только Хорре до конца остается самим собою; лениво набивает трубку и с неудовольствием подает аббату.
Хаггарт . Поторопись, Хорре: аббат наш гость. Наш табак может не понравиться вам, аббат, мы курим очень крепкий.
Аббат ( закуривая ). А я курю всякий! Вы давно здесь поселились?
Хаггарт
Хорре . Так.
Хаггарт . Да, около двух месяцев. А как в нынешнюю зиму улов, господин аббат? Вы довольны?
. Не похвалюсь. Нет, не похвалюсь! Очень мешали бури. А здесь вам неудобно было жить? Холодно, я думаю.
Хаггарт . Да, продувало. Скажите, пожалуйста, чей этот замок? По виду он очень стар и уже давно необитаем. Я заметил его с моря.
Грохот, треск и рев. Башня вздрагивает, колеблется до самого основания. С потолка и от рассевшейся оконницы отрывается несколько камней и с гулом катятся по полу.
. Ой, Нони! Якорь-то уже поднят. Бегите-ка, девица, пассажирам пора выходить. Тащи ее, поп!
Все стоят бледные. Только один Хаггарт не тронулся с места; бледен и он, но не от страха.
Аббат . Не пойти ли тебе, дочь? - я побуду здесь.
. Нет!
Говорит Хаггарт, небрежно отталкивая ногою свалившийся камень.
- Я боюсь утомить вас вопросами, господин аббат. Но вы так предупредительны, что невольно является желание...
Аббат ( ). Не скаль зубы перед смертью, юноша! Умирать, так умирать, никто от этого не отказывается, а паясничать стыдно! И я не маркиз; а ты не граф, чтобы говорить мне Вы.
Хаггарт гневно топает ногою.
- А! Ну, и хорошие же вы люди, ну, и хорошая же ваша страна - с вами можно умереть от смеха! Эй ты, храбрый лжец, поп, отвечающий на все вопросы, ответь-ка еще на один: не отдашь ли ты мне дочери своей, вот этой, Мариетт? Я хочу взять ее в жены. Может быть, я люблю ее. Ты этого еще не слыхал? Ага! Ты молчишь, храбрый лжец! Так вон же отсюда! Гони их, Хорре - мы будем умирать одни!
Мариетт берет поднятую руку Хаггарта, тихо опускает ее.