Иванов-Разумник: О смысле жизни (Ф. Сологуб, Л. Андреев, Л. Шестов, старая орфография)

Ѣ ЖИЗНИ. Ѳ. Сологубъ, Л. Андреевъ, Л. Шестовъ. СПб. 1910.

ѣ жизни и рѣшенія его. (Вмѣсто введенія).

Ѳедоръ Сологубъ.

Леонидъ Андреевъ.

Имманентный субьективизмъ. (Вмѣсто заключенія).

o смыслѣ жизни", помeщенной въ книгe "Литература и общественность", читатели найдутъ, быть можетъ, отвeты на нeкоторые вопросы, затронутые въ настоящей книгe лишь мимоходомъ.

ѣкъ живетъ? Въ чемъ смыслъ существованія каждаго отдѣльнаго человѣка и всего человѣчества? Есть ли вообще этотъ смыслъ, или же исторія жизни человѣка и жизни человѣчества равно безсмысленны? Всемірная исторія не есть ли только "діаволовъ водевиль", въ которомъ всѣ мы жалкія маріонетки? Можетъ ли быть объяснено ? и если можетъ, то какъ ? "міровое зло", возмущающее насъ своей явной безсмысленностью? И являются ли такимъ объясненіемъ, а значитъ отчасти и оправданіемъ міра, тѣ теоріи прогресса, которыя пользуются въ настоящее время наи-большей распространенностью? Если нѣтъ, то чѣмъ и какъ живетъ еще современный человѣкъ со своей изъязвленной совѣстью? Чѣмъ оправдываеть онъ, чѣмъ онъ можетъ оправдать окружающее его "безуміе и ужасъ"? ? "оправдано" должно быть все окружающее,

ѣль и оправданіе отдѣльной жизни человѣка? Въ чемъ смыслъ, цѣль и оправданіе общей жизни человѣчества, всемірной человѣческой исторіи?

ѣчно-юныхъ какъ міръ, неотъемлемо присущъ человѣческому сознанію. Нѣтъ и не было человѣка, который бы не рѣшилъ для себя такъ или иначе эти вопросы; и если не у каждаго это рѣшеніе лежитъ въ полѣ яснаго сознанія, то за порогомъ сознанія оно лежитъ несомнѣнно у каждаго. Нѣтъ и не было религіи, системы, теоріи, міровоззрѣнія, которыя бы не пытались дать общеобязательное рѣшеніе этихъ вопросовъ; и если такого общаго рѣшенія до сихъ поръ еще нѣтъ (и никогда не будетъ), то это показываетъ только, что такое рѣшеніе не можетъ быть сведено къ логическимъ и этическимъ нормамъ. Вопросы эти ? метафизическаго порядка, и поскольку метафизика не есть наука и невозможна, какъ наука, постольку же невозможно, къ счастью, и "научное" рѣшеніе этихъ вопросовъ. Наукѣ и смежнымъ съ нею философскимъ дисциплинамъ, въ родъ теоріи познанія, здѣсь нечего дѣлать; здѣсь область философіи въ широкомъ смыслѣ, область интуитивнаго творчества, область совмѣстной работы Шекспира и Лейбница, Гете и Фихте, Достоевскаго и Вл. Соловьева; здѣсь область взаимодѣйствія спекулятивной мысли и художественнаго созиданія, здѣсь соприкасается творческая интуиція художника и философа. И если великимъ художникомъ въ этой области можетъ считаться, напримѣръ, Фихте со своей системой этическаго пантеизма, то геніальнымъ философомъ является и Достоевскій, создавшій Ивана Карамазова, впервые въ русской литературѣ такъ резко, ребромъ поставившаго тѣ "проклятые вопросы", которые мы

Не съ Карамазова, конечно, это началось и не имъ кончилось: еще за сорокъ лѣтъ до Ивана Карамазова Бѣлинскій бросалъ вызовъ "Молоху, пожирающему жизнь", и весьма непочтительно возвращалъ Егору Ѳедоровичу (Гегелю) билетъ на право входа во вселенскую гармонію, требуя отчета ? каждомъ изъ братій по крови; и черезъ тридцать лѣтъ послѣ Ивана Карамазова мы имѣемъ передъ собою то рѣшеніе карамазовскихъ вопросовъ, съ которымъ мы познакомимся, изучая творчество Леонида Андреева, Ѳедора Сологуба, Льва Шестова. Во всякомъ случаѣ несомнѣнно, что эти три писателя могутъ сказать про себя: "всѣ мы вышли изъ Ивана Карамазова", подобно тому какъ Достоевскій въ свое время утверждалъ, что вся русская "гуманическая" литература вышла изъ "Шинели". Иванъ Карамазовъ настолько рѣзко и непримиримо поставилъ свои жгучіе вопросы, что рѣшеніе ихъ отнынѣ навсегда будетъ связано съ его именемъ.

Ѳ. Сологуба и Л. Шестова: вотъ та точка зрѣнія, къ которой мы придемъ и съ которой будемъ изучать творчество этихъ трехъ столь различныхъ и столь близкихъ другъ другу писателей. Соединеніе этихъ трехъ именъ не случайно и объясняется именно тѣмъ, что во всей современной русской литературѣ только эти три писателя поставили во главу угла своего художественнаго и философскаго творчества вопросъ ? смыслѣ жизни. Конечно, вопросъ этотъ не отведенъ въ монопольное владѣніе Сологуба, Андреева и Шестова; его пытаются рѣшать такъ или иначе разные второстепенные и третьестепенные "таланты" нашей современной литературы; его касаются мимоходомъ и такіе крупные выдающіеся таланты, какъ Валерій Брюсовъ (въ своей драмѣ "Земля" и во многихъ стихотвореніяхъ), его категорически рѣшаетъ Мережковскій и родственная ему группа писателей. Но только три писателя, изученіе которыхъ является цѣлью настоящей книги, кладутъ этотъ вопросъ ? смыслѣ жизни въ основу всего своего миропониманія, являясь въ то же самое время одними изъ наиболѣе выдающихся представителей современнаго русскаго художественно-философскаго творчества.

Эта точка зрѣнія ? обоснованіе которой явится результатомъ настоящей книги ? ясно показываетъ, что разборъ названныхъ писателей отнюдь не будетъ обычнаго критическаго характера: пусть читатель не ждетъ найти въ дальнѣйшемъ эстетическую, психологическую или соціологическую критику произведеній этихъ авторовъ; онъ найдетъ только критику философско - этическую , цѣль которой не психологическій или эстетическій анализъ (это только попутное средство), но раскрытіе того, что составляетъ "душу живу" каждаго произведенія, опредѣленіе "философіи" автора, "паѳоса" его творчества, говоря словами романтиковъ тридцатыхъ годовъ. Это стоитъ выше всякаго утилитарнаго или эстетическаго критерія и это, думается намъ, единст-венная цѣль, достойная критики, достойная литературы.

ѣмъ перейти къ знакомству съ художественно-философскимъ творчест-вомъ Ѳ. Сологуба, Л. Андреева и Л. Шестова, вернемся на минуту къ Ивану Карамазову и къ тѣмъ міровымъ вопросамъ ? въ томъ числѣ и вопросу ? смыслѣ жизни, ? которые были имъ такъ геніально поставлены и на которые такъ безнадежно плоско отвѣчали всѣ наши "теоріи прогресса". Вѣдь всякая теорія прогресса есть въ конечномъ счетѣ отвѣтъ на вопросъ ? смыслѣ жизни; съ главнѣйшими изъ этихъ отвѣтовъ намъ и слѣдуетъ прежде всего познакомиться.

ѣтъ, такъ какъ вопросы эти были мучительно близки только сверстникамъ Бѣлинскаго и Герцена; послѣ нихъ, въ эпоху шестидесятыхъ и семидесятыхъ годовъ, эти вопросы были сведены на нѣтъ, признаны слишкомъ простыми и легкими. Да и не до нихъ было. На первый планъ выступила общественная, практическая, созидательная и разрушительная работа; Иванъ Карамазовъ со своими запросами былъ неумѣстенъ въ эпоху судебныхъ реформъ и дарвинизма, земскихъ учрежденій и соціологіи, всеобщей эмансипаціи и народовольческаго террора. Но, придя слишкомъ поздно, Иванъ Карамазовъ пришелъ и слишкомъ рано. Кто былъ его единственнымъ слушателемъ? Алеша, этотъ сюсюкающій младенецъ, по ядовитой характеристикѣ Михайловскаго и Л. Шестова... Потомъ пришли восьмидесятые годы со своимъ однобокимъ эстетиз-момъ и идеалами "трансцендентальнаго чиновничества"; пришло толстовство, для котораго всѣ проклятые вопросы были уже рѣшены безапелляціонно и безповоротно. Потомъ пришелъ марксизмъ съ разъ навсегда готовыми рѣшеніями всѣхъ вопросовъ, съ идеаломъ своего Zukunftstaat'a, стремленіе къ достиженію котораго упраздняетъ всѣ карамазовскіе вопросы... И только во второй половинѣ девяностыхъ годовъ карамазовскіе вопросы вновь воскресли, вновь нашли свой откликъ въ русской литературѣ, вновь были поставлены съ прежней страстностью и силой.

ѣ и эстетизмъ и трансцендентальное чиновничество съ ихъ рѣшеніемъ карамазовскихъ вопросовъ; вспомнимъ только, какъ рѣшались и, главное, какъ ставились эти вопросы до и послѣ Ивана Карамазова той частью интеллигенціи, которая составляла большинство русскаго культурнаго общества.

ѣ опредѣляются формулой: позитивная теорія прогресса , и подъ эту формулу одинаково подходятъ и семидесятникъ-народникъ, и восьмидесятникъ-толстовецъ, и девятидесятникъ-марксистъ, какъ ни различны и даже ни противоположны они въ остальныхъ частяхъ своего міровоззрѣнія. Чтобы не возбуждать лишнихъ споровъ, не будемъ говорить ? толстовствѣ, хотя и несомнѣнно, что толстовское "царство божіе на землѣ" является вполнѣ раціоналистическимъ по-строеніемъ и раціоналистической теоріей прогресса; ограничимся только народничествомъ и марксизмомъ, позитивное построеніе теоріи прогресса которыхъ врядъ ли кто будетъ оспаривать. Сущность этой теоріи прогресса общеизвѣстна; ея основная и характернѣйшая черта заключается въ томъ, что цѣль историческаго процесса признается имманентной ? цѣлью этой являются грядущія человѣческія поколѣнія. Мы боремся, мы умираемъ за счастье нашихъ далекихъ потомковъ, мы страдаемъ и гибнемъ для достиженія золотого вѣка на землѣ: въ этомъ отвѣтъ на всѣ карамазовскіе вопросы, въ этомъ смыслъ, цѣль и оправданіе и отдѣльной человѣческой жизни и всемірной человѣческой исторіи. Цѣль всемірной исторіи ? "la grande conception d'Humanitê", говоря словами О. Конта; смыслъ всемірной исторіи ? постепенное приближеніе этого Человѣчества къ идеалу, будь то толстовское Добро или марксистскій Zukunftstaat; оправданіе всемірной исторіи ? грядущее счастье этого Человѣчества, хотя бы въ далекомъ будущемъ. Мы смертны ? но человѣчество безсмертно; мы несчастны ? но человѣчество будетъ счастливо; мы страдаемъ и гибнемъ ? но "страданія наши перейдутъ въ радость для тѣхъ, кто будетъ жить послѣ насъ, счастье и миръ настанутъ на землѣ"... (Чеховъ, "Три сестры").

Такъ отвѣчаетъ на вопросы ? смыслѣ жизни позитивная теорія прогресса, такъ отвѣчала на нихъ почти вся русская интеллигенція восьмидесятыхъ и девяностыхъ годовъ, такъ отвѣтила и русская художественная литература этой эпохи въ лицѣ Чехова и Горькаго. Чеховъ искалъ спасенія отъ карамазовскихъ вопросовъ въ своей "вѣрѣ въ прогрессъ"; какъ утопающій за соломинку, онъ хватался за мысль, что "черезъ двѣсти-триста лѣтъ настанетъ новая, счастливая жизнь", что "черезъ триста-четыреста лѣтъ вся земля обратится въ цвѣтущій садъ", что "черезъ двѣсти-триста лѣтъ жизнь на землѣ будетъ невообразимо прекрасной, изумительной"... Отвѣтъ ли это на вопросы ? смыслѣ жизни, мы скоро увидимъ. М. Горькій даетъ на эти вопросы такой же отвѣтъ: цѣль для него ? въ будущемъ, мы живемъ для грядущихъ поколѣній, для лучшаго будущаго, для "лучшаго человѣка"... "Всякъ думаетъ, что для себя проживаетъ, анъ выходитъ, что для лучшаго! По сту лѣтъ... а, можетъ, и больше для лучшаго человѣка живутъ"... ("На днѣ"). И когда-нибудь этотъ сверхъ-человѣкъ, эти лучшіе люди найдутъ "гармонію между собой и міромъ", создадутъ эту гармонію въ самихъ себѣ, озарятъ "весь мрачный хаосъ жизни на этой изстрадавшейся землѣ" и сметутъ съ нея "всю злую грязь ? въ могилу прошлаго"... ("Человѣкъ"). Все это является только преломленіемъ въ художественномъ творчествѣ Чехова и Горькаго той общепринятой позитивной теоріи прогресса, основныя положенія которой достигли крайней степени развитія въ марксистскомъ ученіи ? государствѣ будущаго, Zukunftstaat'е, какъ ? такой формѣ общежитія, которое установитъ на вѣчныя времена на землѣ миръ и въ человѣцѣхъ благоволеніе...

ѣтъ на вопросы ? смыслѣ жизни считался единственно возможнымъ и неопровержимымъ. Но мало-по-малу стали слышаться и единичные голоса протеста, впослѣдствіи объединившіеся въ хорѣ отщепенцевъ марксизма, въ томъ критическомъ теченіи, которое въ концѣ девяностыхъ и началѣ девятисотыхъ годовъ пришло "отъ марксизма къ идеализму". Идеализмъ рѣзко возсталъ противъ позитивной теоріи прогресса, противъ "великой концепціи Человѣчества", являющагося цѣлью прогресса, противъ всей этой шигалевщины, считающей людей средствомъ для блага немногихъ избранныхъ; и надо признать, что эта борьба идеализма съ позитивной теоріей прогресса не могла не быть побѣдоносной: слишкомъ слабы были опорные пункты этой теоріи, слишкомъ много было въ ней мѣстъ minoris resistentiae. Ha эти мѣста и обрушила свои удары идеалистическая критика. Одинъ примѣръ: человѣкъ смертенъ, но человѣчество безсмертно, слышали мы отъ позитивной теоріи прогресса. "...Но что же такое это человѣчество и отличается ли оно своими свойствами отъ человѣка ? ? слышимъ мы возраженія одного изъ представителей идеалистическаго теченія (въ сборникѣ "Проблемы идеализма"). ? Нѣтъ, оно ничѣмъ отъ него не отличается, оно представляетъ просто большое неопредѣленное количество людей, со всѣми людскими свойствами, и такъ же мало получаетъ новыхъ качествъ въ своей природѣ, какъ куча камней или зерна по сравненію съ каждымъ отдѣльнымъ камнемъ или зерномъ. То, что позитивизмъ называетъ человѣчествомъ, есть повтореніе на неопредѣленномъ пространствѣ и времени и неопредѣленное количество разъ насъ самихъ со всей нашей слабостью и ограниченностью. Имѣетъ наша жизнь абсолютный смыслъ, цѣну и задачу, ее имѣетъ и человѣчество; но если жизнь каждаго человѣка, отдѣльно взятая, является безсмыслицей, абсолютной случайностью, то такъ же безсмысленны и судьбы человѣчества. Не вѣруя въ абсолютный смыслъ жизни личности и думая найти его въ жизни цѣлаго собранія намъ подобныхъ, мы, какъ испуганныя дѣти, прячемся другь за друга; логическую абстракцію хотимъ выдать за высшее существо..." (С. Булгаковъ, "Основныя проблемы теоріи прогресса"). Какъ бы ни относиться къ крайнему номинализму такого взгляда, но во всякомъ случаѣ несомнѣнно, что возраженіе это попадаетъ въ одно изъ больныхъ мѣстъ позитивной теоріи прогресса: отсылать отъ Понтія къ Пилату, отъ человѣка къ человѣчеству ? значитъ только обнаружить свое безсиліе въ рѣшеніи вопросовъ ? смыслѣ жизни.

ѣе положеніе вѣрующихъ въ позитивную теорію прогресса въ томъ случаѣ, когда они пытаются на вопросъ ? цѣли человѣческой жизни или цѣли всемірной исторіи отвѣтить ссылкой на будущее: "цѣль въ будущемъ", "мы живемъ и работаемъ для блага грядущихъ поколѣній"... Сознаніе этого должно приносить намъ, якобы, высшее нравственное удовлетвореніе: вѣдь "черезъ двѣсти-триста лѣтъ" будетъ рай на землѣ, а все міровое зло будетъ сметено съ нея "въ могилу прошлаго"... Мы знаемъ, какъ настойчиво пытался загипнотизировать себя Чеховъ этой трогательной вѣрой въ то, что наши страданія перейдутъ въ радость грядущихъ поколѣній, что счастье и миръ настанутъ на землѣ; но ему никогда не удалось довести до успѣшнаго конца этотъ добросовѣстный самообманъ. Грустныя, тоскливыя ноты остались до конца доминирующими въ творчествѣ Чехова, такъ какъ никогда не могъ онъ заглушить въ себѣ протеста живой личности противъ бездушной теоріи. Счастье и миръ настанутъ на землѣ, а изъ меня лопухъ расти будетъ; ну, а дальше? ? спрашиваетъ себя каждый изъ насъ словами Базарова, спрашивалъ себя, несомнѣнно, и Чеховъ. И такъ говоритъ въ насъ не эгоизмъ, а тотъ глубочайшій этическій индивидуализмъ, который признаетъ въ каждой человѣческой личности ? цѣль, который не можетъ удовлетвориться миромъ и счастьемъ немногихъ за счетъ страданій и гибели большинства; въ каждомъ изъ насъ протестуетъ Иванъ Карамазовъ: "не для того же я страдалъ, чтобы собой, злодѣйствами и страданіями моими унавозить кому-то будущую гармонію"...

И передъ лицомъ такого протеста стушевывается всякая вѣра въ прогрессъ, эта растянутая на сотни и тысячи лѣтъ шигалевщина, это признаніе современныхъ поколѣній только средствомъ для поколѣній грядущихъ, это оправданіе безсмысленности нашего существованія осмысленностью существованія нашихъ потомковъ. "Народы представляли бы нѣчто жалкое, если бъ они свою жизнь считали только одной ступенью неизвѣстному будущему; они были бы похожи на носильщиковъ, которымъ одна тяжесть ноши и трудъ пути, а руно несомое другимъ" ? это говорилъ Герценъ въ началѣ сороковыхъ годовъ. И еще: "...для кого мы работаемъ? Кто этотъ Молохъ, который, по мѣрѣ приближенія къ нему тружениковъ, вмѣсто награды, пятится на-задъ и въ утѣшеніе изнуреннымъ и обреченнымъ на гибель толпамъ, которыя ему кричатъ morituri te salutant, только и умѣетъ отвѣтить насмѣшкой, что послѣ ихъ смерти будетъ прекрасно на землѣ?"... ("Съ того берега"). Герценъ ясно видѣлъ то, чего не сознавалъ Чеховъ: утѣшеніе, что "черезъ двѣсти-триста лѣтъ" на землѣ будетъ рай ? не утѣшеніе, а насмѣшка; пусть черезъ двѣсти-триста лѣтъ вся злая грязь будетъ сметена съ лица земли "въ могилу прошлаго", какъ утѣшаетъ насъ М. Горькій ? что же это, какъ не злая насмѣшка надъ современнымъ живымъ человѣкомъ, изнуреннымъ и обреченнымъ на гибель черезъ пять ? десять ? двадцать лѣтъ? И если, по крылатому выраженію того же М. Горькаго, въ каретѣ прошлаго далеко не уѣдешь, то грядущія похороны мірового зла въ "могилѣ прошлаго" не являются ли попыткой утѣшить насъ "каретой будущаго"? Вѣдь и въ каретѣ будущаго далеко не уѣдешь...

Сторонники позитивной теоріи прогресса пытаются уврачевать настоящую боль картиной далекаго будущаго, иллюзіей безболѣзненнаго и мирнаго житія въ будущемъ земномъ раѣ; но человѣческое сознаніе, не затемненное догматическими предпосылками, не мирится съ такимъ признаніемъ реальнаго человѣка средствомъ для сверхъ-человѣка будущаго, что и выразилъ геніально въ русской литературѣ Иванъ Карамазовъ, а задолго до него ? Герценъ. Представители идеалистическаго теченія конца XIX вѣка въ своей борьбѣ съ позитивной теоріей прогресса только повторяли тѣ аргументы, которые за полъ-вѣка до того были исчерпывающимъ образомъ развиты авторомъ "Съ того берега" и позднѣе ? авторомъ "Легенды о Великомъ Инквизиторѣ". Чѣмъ однако нео-идеалисты замѣнили эту еще разъ разбитую ими теорію? ? Теоріей до извѣстной степени противоположной и которая можетъ быть обозначена нами какъ мистическая теория прогресса . Согласно этой теоріи, цѣль историческаго процесса является трансцендентной ? эта цѣль есть Богъ. Міромъ и исторіей правитъ "абсолютный разумъ", онъ же является мощнымъ объективнымъ выраженіемъ добра, т.-е. уже Добра съ прописной буквы. Зло же является имманентнымъ исторіи, что не мѣщаетъ намъ признавать "трансцендентную раціональность всего сущаго" (см. указанную выше статью С. Булгакова). Мы боремся, страдаемъ и умираемъ не за счастье будущихъ поколѣній, не для достиженія золотого вѣка на землѣ, а для достиженія нѣкоторой трансцендентной намъ великой цѣли, великаго идеала ? осуществленія нѣкоего премірнаго плана Создателя міра. А потому абсолютный смыслъ и значеніе имѣетъ и жизнь человѣка и жизнь человѣчества. "Что значитъ найти смыслъ исторіи? Это значитъ, прежде всего, признать, что исторія есть раскрытіе и выполненіе одного творческаго и разумнаго плана, что въ историческомъ процессѣ выражена міровая провиденціальная мысль. Поэтому все, что только было и будетъ въ исторіи, необходимо для раскрытія этого плана, для цѣлей разума"... (ibid.). Все, что только было и будетъ въ исторіи ? значитъ, и всѣ возмущавшія Бѣлинскаго жертвы условій жизни и исторіи, всѣ жертвы случайностей, суевѣрія, инквизиции, Филиппа I I и проч., и проч., все это необходимыя ступени для раскрытія плана и цѣлей верховнаго Разума, являющагося въ то же время и абсолютнымъ Добромъ...

ѣмъ въ уже знакомой намъ позитивной теоріи. Одинъ изъ самыхъ слабыхъ пунктовъ сразу бросается въ глаза ? это какъ-разъ тотъ пунктъ, въ который бьютъ всѣ карамазовскіе вопросы: чѣмъ могутъ быть оправданы человѣческія страданія не съ нуменальной, а съ феноменальной точки зрѣнія? И болѣе того: какъ примирить "существованіе зла и страданія съ признаніемъ разумнаго, благого и мощнаго начала" (ibid.), какъ примирить Абсолютный Разумъ и Добро съ безвинной человѣческой мукой, благія божественныя предначертанія съ гибелью и страданіями людей? "Нельзя отрицать, что это едва ли не самый трудный вопросъ всего теистическаго міровоззрѣнія", ? признается тотъ же С. Булгаковъ, типичный представитель мистической теоріи прогресса. Какъ же отвѣчаетъ онъ на этотъ "едва ли не самый трудный вопросъ"? Слѣдуя за Вл. Соловьевымъ, онъ даетъ на этотъ вопросъ слѣдующіе три отвѣта. Первый : человѣку предоставлена Богомъ свобода выбора добра и зла; с лишкомъ сто лѣтъ тому назадъ Шиллеръ заявлялъ, что "Богъ попускаетъ злу свирѣпствовать въ мірѣ, чтобы не уничтожить восхитительное явленіе свободы"... Этотъ старый, изъѣденный молью отвѣтъ не удовлетворилъ бы Ивана Карамазова. Свобода выбора ? очень хорошо, отвѣтилъ бы Иванъ Карамазовъ, а за него отвѣчаемъ мы: но вотъ передъ нами ребенокъ, затравленный собаками звѣря-помѣщика (вы помните этотъ потрясающій разсказъ въ "Братьяхъ Карамазовыхъ"?); вотъ смерть въ мученіяхъ отъ безсмысленной случайности; вотъ упалъ кирпичъ съ домоваго карниза ? и "молодое, полное жизни, надеждъ на будущее, веселое, прекрасное, радостное существо вдругъ обращается навсегда въ негоднаго калѣку" (съ этими словами Л. Шестова мы еще встрѣтимся); вотъ Шешковскій пытаетъ въ застѣнкѣ Радищева и т. д., и т. д. Гдѣ здѣсь свобода выбора добра и зла? Она есть у звѣря-помѣщика, но гдѣ она у затравленнаго собаками ребенка? А вѣдь весь вопросъ именно въ этихъ неповинныхъ страданіяхъ. Возмездіе? Но гдѣ, въ чемъ и кому возмездіе въ случаѣ съ камнемъ, изуродовавшимъ человѣка? Да и никакое возмездіе не можетъ уравновѣсить предсмертной тоски разрываемаго псами ребенка... На все это намъ даютъ слѣдующій второй отвѣтъ: проблему зла невозможно индивидуализировать. Взятые въ отдѣльности, частные случаи неизбѣжнаго зла являются совершенно ирраціональными. Но и это не отвѣтъ на мучительные вопросы Ивана Карамазова, это лишь отказъ отъ отвѣта. Только въ томъ случаѣ этотъ отвѣтъ имѣлъ бы нѣкоторое значеніе, если бы предварительно уже была установлена и доказана разумность зла не въ частныхъ случаяхъ, а въ общемъ; но это какъ-разъ то, что мы подвергли выше сомнѣнію и на что сторонники мистической теоріи прогресса не дали намъ еще удовлетворительнаго отвѣта. Тогда мы слышимъ оть нихъ третій отвѣтъ: всеблагость Бога и міровое зло примиримы лишь на почвѣ трансцендентнаго сознанія... Иными словами это значитъ, что когда мы воскреснемъ изъ мертвыхъ и узримъ воочію вселенскую гармонію, то тогда только мы поймемъ смыслъ безвинной человѣческой муки и воскликнемъ "правъ Ты, Господи!.." "И самъ я, пожалуй, воскликну со всѣми, ? говоритъ Иванъ Карамазовъ, ? ... но я не хочу тогда восклицатъ ... ( и ) отъ высшей гармоніи совершенно отказываюсь . Не стоитъ она слезинки хотя бы одного только ... замученнаго ребенка" ... Это во-первыхъ. А во-вторыхъ: примиреніе Ормузда и Аримана на трансцендентной почвѣ ? это уже дѣло религіозной вѣры, ни для кого изъ насъ въ этомъ направленіи необязательной. Сторонники мистической теоріи прогресса религіозно вѣрятъ, что "въ мірѣ царитъ разумъ и потому событій абсолютно ирраціональныхъ нѣтъ" и что въ этомъ случаѣ религіозное сознаніе велитъ "идти противъ эмпирической очевидности, отрицать ее во имя высшаго знанія"... (слова того же С. Булгакова). Блаженъ, кто вѣруетъ; но мы предпочитаемъ остаться при эмпирической очевидности и не жертвовать ею трансцендентной неочевидности. А такъ какъ вся мистическая теорія прогресса построена на почвѣ вѣры, то мы и предоставляемъ ее въ полное владѣніе вѣрующихъ, да благо имъ будетъ...

ѣтъ на вопросы о смыслѣ жизни въ обоихъ случаяхъ оказался мало удовлетворительнымъ, въ обоихъ случаяхъ основаннымъ на религіозной вѣрѣ: мистическая теорія прогресса требуетъ слѣпой вѣры во всеблагого Бога, позитивная теорія прогресса покоится на догматической вѣрѣ во всеблаженное Человѣчество. Но кромѣ того обѣ эти теоріи недостаточно выдвигаютъ на первый планъ ту живую, страдающую человѣческую личность, отъ имени которой Иванъ Карамазовъ ставилъ свои гнетущіе вопросы и которая для насъ дороже всего въ мірѣ; обѣ эти теоріи построены на почвѣ универсализма и считаютъ невозможнымъ индивидуа-лизировать поставленныя человѣческимъ сознаніемъ проблемы. Возможны однако и другіе отвѣты, возможна и другая постановка самихъ вопросовъ; и въ русской художественной и философской литературѣ послѣдняго десятилѣтія мы какъ-разъ встрѣчаемся съ тремя глубоко интересными попытками еще и еще разъ отвѣтить на неотъемлемые человѣческому сознанію этическіе запросы. Художественное творчество Ѳ. Сологуба и Л. Андреева и философское творчество Л. Шестова взаимно дополняютъ другъ друга въ этомъ отношеніи, тѣмъ болѣе, что художественное творчество двухъ первыхъ настолько же является философскимъ, насколько философ-ское творчество послѣдняго является художественнымъ. И всѣ трое они стоятъ передъ во-просомъ о смыслѣ жизни, и всѣ трое мучительно ищутъ они отвѣта, то сближаясь другъ съ другомъ, то расходясь въ этихъ своихъ поискахъ въ разныя стороны. Мы прослѣдимъ за творчествомъ этихъ писателей, наиболѣе ярко и цѣльно переломившихъ въ своемъ художественномъ сознаніи тѣ тяжелыя проблемы, которыя мучали и Бѣлинскаго, и Герцена, и Достоевскаго и разрѣшить которыя одинаково не смогла и позитивная и мистическая теорія прогресса.

 Андреева, Ѳ. Сологуба и Л. Шестова. Мы увидимъ, что карамазовскіе вопросы отравили ихъ душу своимъ ядомъ, что каждый изъ нихъ пытался спастись противоядіемъ, у каждаго изъ нихъ различнымъ и мѣнявшимся съ теченіемъ времени; мы увидимъ откуда они всѣ трое вышли и къ чему пришли или приходятъ; мы попробуемъ подвести нѣкоторый общій итогъ ихъ нравственнымъ и идейнымъ скитаніямъ и постараемся сами прійти къ нѣкоторому опредѣленному выводу, къ одному изъ возможныхъ отвѣтовъ на вѣчные вопросы о смыслѣ жизни. Мы убѣдимся тогда въ тѣсной преемственной связи русской художественно-философ-ской мысли всего ХІХ-го столѣтія, мы убѣдимся, что трагическія проблемы, мучившія Бѣлинскаго и Герцена и съ потрясающей силой поставленныя Достоевскимъ, вновь неотвязно стоятъ передъ нашимъ сознаніемъ, вновь преломляются въ художественномъ и философскомъ творчествѣ талантливѣйшихъ изъ современныхъ писателей ? Льва Шестова, Ѳедора Сологуба и Леонида Андреева. Познакомившись съ ними, мы вернемся назадъ ? къ русской литературѣ минувшаго вѣка и къ рѣшенію въ ней вопроса о смыслѣ жизни; въ результатѣ всего этого читателю станетъ яснымъ нашъ отвѣтъ на поставленные выше вопросы. Отвѣтъ этотъ ? скажемъ заранѣе ? заключается въ одинаковомъ отрицаніи и позитивной и мистической теоріи прогресса и въ указаніи третьяго возможнаго пути, пути имманентнаго субъективизма . Намѣтить въ общихъ чертахъ эту систему міровоззрѣнія ? такова въ конечномъ счетѣ задача и цѣль этой книги.