Поиск по творчеству и критике
Cлово "1921"
Входимость: 2. Размер: 90кб.
Входимость: 2. Размер: 109кб.
Входимость: 2. Размер: 14кб.
Входимость: 2. Размер: 64кб.
Входимость: 2. Размер: 90кб.
Входимость: 1. Размер: 100кб.
Входимость: 1. Размер: 112кб.
Входимость: 1. Размер: 43кб.
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Входимость: 1. Размер: 36кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 90кб.
Часть текста: не позволяя серьезному биографу логически вывести предикат из множества посылок. И более того, наш герой в те годы настолько компрометирует себя иными выходками, что даже близкие ему люди отказываются от серьезных комментариев или размышлений над теми или иными поступками Леонида Николаевича. Так, судорожные попытки Андреева во что бы то ни стало добыть себе жену породили множество насмешек. Вера Беклемешева писала, что по Москве ходил анекдот, что «он сделал предложения всем артисткам Художественного театра поочередно» [381] . Еще одна история — уже петербургского происхождения: знавший Андреева еще по «Курьеру» Петр Пильский рассказывал, что когда настойчивый жених вдруг посватался к недавно разошедшейся с мужем Марии Карловне Куприной, она насмешливо ответила: «Нет, довольно в моей жизни было и одного писателя» [382] . Чуковский утверждал, что как только Виктория Денисевич отказала Андрееву летом 1907-го, он тут же поклялся жениться на ее сестре Матильде, которую на тот момент не знал и даже не видел. Удивительно — но романтическая и сильно задевшая его сердце влюбленность в юную Алису Коонен проходила на фоне сватовства писателя к той самой, практически неизвестной ему, Матильде Денисевич. И — более того — сравнивая письма, которые он писал в декабре 1907 года обеим, видишь, что писатель, не особенно напрягаясь, использовал в любовных посланиях одни и те же словесные клише: «моя дорогая, неизвестная, далекая»… У меня — как и у современников Андреева — сложилось впечатление, что этот «первый жених России» зимой 1907/08 года рассылал предложения руки и сердца — веером: кто-нибудь да обязательно согласится. Так,...
Входимость: 2. Размер: 109кб.
Часть текста: В квартире светло… Нас только двое с Анной. Мне нравится. После 12 поеду в типографию с Амфитеатровым. Чувство большой бодрости, силы и жизни. Не обман ли? Уверен, что 17 г. несет мир и революцию» [532] — предсказания нашего героя сбылись только отчасти: Февральская революция 1917 года повлекла за собой череду смут и жесточайших кровопролитий, собственно, мира и покоя в жизни Леонида Андреева больше не будет. В августе 1914-го наш герой вновь делает попытку завести дневник. Но первые годы — до марта 1918-го— диалоге самим собой как-то не клеится: «не знаю… хватит ли охоты вести дневник: не люблю я себя и своей жизни, нет интереса к своим переживаниям и даже мыслям» [533] . В дни войны Андреев действительно редко и скупо выплескивает на страницы свою душу, отмечая лишь крупные события: вот проводили на фронт младшего брата, вот пережил минуты сердечного унижения в день премьеры «Тота…», вот наступил 1917 год… Следующие две записи — в дни Февральской и Октябрьской революций. «27 [т. е. 28] Февраля 1917 г., 4 часа ночи. Нынче — 27 февраля 1917 г. Один из величайших и радостных дней для России. Какой день!» [534] Февральская революция врывается в жизнь Леонида Николаевича именно тогда, когда он уже всецело принадлежит газетной стихии: «Русская воля» поглощает все мысли. Как и всякий, кто занимается журналистикой, он — чрезвычайно политизирован, всегда — в гуще событий. К тому же местоположение его жилища на Мойке в буквальном смысле этого слова помещает Андреева в самый центр революционных стихий: окна его квартиры выходят на «революцию». Понимал ли Леонид Андреев подоплеку февральских событий? Думаю, не вполне. Механизм этой революции даже теперь еще неясен во многих аспектах. Чувствовал ли он исторический смысл социальных потрясений тех дней? На этот вопрос можно ответить...
Входимость: 2. Размер: 14кб.
Часть текста: она воспроизводит знакомую действительность, картины Рериха полны странного очарования: так сорока восхищается бриллиантом, даже не зная его великой и особой ценности для людей. Ибо богатство его красок беспредельно, а с ним беспредельна и щедрость, всегда неожиданная, всегда радующая глаза и душу; видеть картину Рериха - это всегда видеть новое, то, чего вы не видали никогда и нигде, даже у самого Рериха. Есть прекрасные художники, которые всегда кого-то и что-то напоминают. Рерих может напоминать только те чарующие и священные сны, что снятся лишь чистым юношам и старцам и на мгновение сближают их смертную душу с миром неземных откровений. Так, даже не понимая Рериха, порой не любя его, как не любит профан все загадочное и непонятное, толпа покорно склоняется перед его светлой красотою. И оттого путь Рериха - путь славы. Лувр и музей Сан-Франциско, Москва и вечный Рим уже стали надежным хранилищем его творческих откровений; и вся Европа, столь недоверчивая к Востоку, уже отдала дань поклонения великому русскому художнику. Сейчас, когда величие и будущность России так страшно колеблются на мировых весах, этот дар художника мы, русские, должны принять с особым трепетом и благодарностью... Но ни простодушный, взволнованный профан, ни художественный схоласт в его специфических восторгах перед мастерством Рериха не могут в полной мере насладиться своеобразным гением художника, не имеющего себе подобных: это дано лишь тому, кто сумел проникнуть в мир Рериха, в его великую державу, кто...
Входимость: 2. Размер: 64кб.
Часть текста: в гости. Елизавета Семеновна. Ты же смотри, Сеничка, веди себя хорошо, как ведут себя Милые и воспитанные дети. Возьми книжку... Сеня. Хорошо, мамочка. Горожанкин. Без шалостей чтобы! Слышишь! Елизавета Семеновна. Возьми книжку, почитай. Мы скоро вернемся. Сеня. Хорошо, мамочка. Елизавета Семеновна. Пожару, смотри, не наделай. И следи, чтобы лампа не коптила, как начнет разгораться, ты фитиль и опусти немного. Танечка, вероятно, еще раньше нас придет, она к Полине Ивановне пошла, так ты попроси ее дать тебе поужинать. А если раньше захочешь спать... Горожанкин. Да скоро вы, Елизавета Семеновна! Жду, жду! Елизавета Семеновна. Сейчас, Тимофей Аристархович, погоди минутку... нельзя же дом так оставлять! Так если раньше спать захочешь, Сеничка, то знаешь, где бутылка с молоком? Сеня. Знаю, мамочка. Елизавета Семеновна. Боюсь, не скислось ли... Сеня. Нет, оно на окне стрит, там холодно. Горожанкин. Елизавета Семеновна! Тронемся мы когда-нибудь или нет? Елизавета Семеновна. Идем, идем! Ну - Христос с тобой... мы скоро вернемся... пожару не наделай... (Громким шепотом.) Господи, еще с Михаил Федоровичем не простилась! Горожанкин (морщась, шепотом) . Эх! Нужно! Елизавета Семеновна. Нельзя же, Тимофей Аристархович, что ты говоришь: Михаил Федорович всегда так хорошо относился к нам, я так ему благодарна... это было бы просто невежливо! Ну, иди, Сеничка, иди, видишь, папа сердится!.. Сеня уходит во внутреннюю дверь, Елизавета Семеновна окликает студента. Извините, Михаил Федорович, на одну минуту......
Входимость: 2. Размер: 90кб.
Часть текста: Андреев Глава восьмая 1907: июнь — декабрь: Первый — после Толстого — литератор России Глава восьмая 1907: июнь — декабрь: ПЕРВЫЙ — ПОСЛЕ ТОЛСТОГО — ЛИТЕРАТОР РОССИИ Куоккала. Пьянство и женщины. Петербург. «Царь-Голод» и «Тьма». Блок и Андреев. Уход из «Знания». Издательство «Шиповник». Разрыв с Горьким. «Жизнь человека» в МХТ. Алиса Коонен: несчастливое сватовство. «Как писатель, я все еще поднимаюсь. И уже наполовину европейский. В России меня, кажется, считают первым (конечно, после Толстого). Живу в Петербурге. В Финляндии купил землю и строю большую дачу. Проживаю в год от 12 до 18 тысяч» [333] , — записал наш герой на последней страничке старой тетради дневника 9 октября 1907 года. Запись эта сделана в квартире 20 дома 13 по Каменноостровскому проспекту, куда осенью — с матушкой и Диди — писатель переехал из финского поселка Куоккала, ныне — Комарово. Лето, проведенное в Финляндии, оставило в нем двойственное ощущение: с одной стороны, Андреев не только встретился со своим огромным семейством, но и вновь погрузился в привычный — веселый и шумный — круг литераторов, издателей, художников, репортеров, критиков: нанятая в Куоккале дача — дача Фиельди — была постоянно наполнена коллегами по перу. «Живу широко и весело, — „докладывал“ он Максимушке. — Куоккала, песок,...
Входимость: 1. Размер: 100кб.
Часть текста: совершил убийство. Как вся совокупность данных, при которых совершилось преступление, так и некоторые предшествовавшие ему обстоятельства давали повод заподозрить Керженцева в ненормальности его умственных способностей. Положенный на испытание в Елисаветинскую психиатрическую больницу, Керженцев был подвергнут строгому и внимательному надзору нескольких опытных психиатров, среди которых находился профессор Држембицкий, недавно умерший. Вот письменные объяснения, которые даны были по поводу происшедшего самим доктором Керженцевым через месяц после начала испытания; вместе с другими материалами, добытыми следствием, они легли в основу судебной экспертизы. ЛИСТ ПЕРВЫЙ До сих пор, гг. эксперты, я скрывал истину, но теперь обстоятельства вынуждают меня открыть ее. И, узнав ее, вы поймете, что дело вовсе не так просто, как это может показаться профанам: или горячечная рубашка, или кандалы. Тут есть третье - не кандалы и не рубашка, а, пожалуй, более страшное, чем то и другое, вместе взятое. Убитый мною Алексей Константинович Савелов был моим товарищем по гимназии и университету, хотя по специальностям мы разошлись: я, как вам известно, врач, а он окончил курс по юридическому факультету. Нельзя сказать, чтобы я не любил покойного; он всегда был мне симпатичен, и...
Входимость: 1. Размер: 112кб.
Часть текста: поверенного, судебный репортер. «Баргамот и Гараська»: литературный дебют в «Курьере». Журналист James Lynch. Сказка «Оро» как предчувствие стиля. Знакомство с Горьким: первый друг, первый литературный круг, первый сборник рассказов. Похвальный отзыв Михайловского. Внезапная известность. Толстовское слово. Реалист ли я? «Но отчего, когда я гляжу в зеркальное окно вагона, я всегда вижу призрак студента с голодными глазами, который быстро и безнадежно стремится за поездом, бесследно исчезает на шумных остановках и снова несется… над солнечными долинами Арно, над стремнинами Норвегии, над бурным простором Атлантиды?» Жизнь великих людей выгодно отличается от биографии простого смертного: ведь они — великие — недаром топтали землю и ели свой хлеб, а следовательно, фабула их жизни имеет некую тему. И потому-то сложенные друг за другом факты андреевской биографии так легко поддаются толкованию, да и сам Леонид Николаевич с чрезвычайной охотой интерпретировал свое прошлое. Одно из таких толкований мы можем вычитать из позднего рассказа «Два письма». Первая часть — монолог знаменитого и богатого, но одинокого и уставшего от реалий жизни художника, который отказывает в свидании романтически влюбленной в него деве и прощается с ней навсегда. А по сему случаю стареющий мэтр в длинном письме пересказывает юному созданию всю свою жизнь — жизнь, в общих чертах сходную с биографией автора «Двух писем», трактуя ее так: «Все приходит слишком поздно, и в этом разгадка моего отчаяния». Что ж… вполне вероятно, что для впечатлительного и упрямого Ленуши, для гордого «герцога»,...
Входимость: 1. Размер: 43кб.
Часть текста: сиделки смолкают и принимают почтительные позы. Кланяются. Прямой. Добрый вечер. Васильева, что тут такое? Припадок? Васильева. Да, Сергей Сергеич, припадок. Прямой. Чья это комната? (Присматривается к двери.) Васильева. Керженцева, того самого, Сергей Сергеич. Убийцы. Прямой. А, да. Так что с ним? Иван Петрович там? Васильева. Там. Теперь ничего, успокоился. Вот Маша идет, ее можно спросить. Я только пришла. В камеру хочет войти сиделка Маша, еще молодая женщина с приятным, кротким лицом; доктор окликает ее. Прямой. Послушайте, Маша, ну как? Маша. Здравствуйте, Сергей Сергеич. Теперь ничего, стих. Лекарство несу. Прямой. А! Ну, несите, несите. Маша входит, осторожно открывая и закрывая дверь. А профессор знает? Ему говорили? Васильева. Да, докладывали. Они сами хотели прийти, да теперь ничего, отошел. Прямой. А! Из камеры выходит служитель и вскоре возвращается назад. Все провожают его глазами. Васильева (тихо смеется). Что, Сергей Сергеич, не привыкли еще? Прямой. А? Ну-ну, привыкну. Что он, буйствовал или так? Васильева. Не знаю. Сиделка. Буйствовал. Насилу трое справились, так воевал. Такой уж он Мамай! Обе сиделки тихо смеются. Прямой (строго). Ну-ну! Нечего тут зубы скалить. Выходит из камеры Керженцева доктор Иван Петрович, у него слегка кривые колени, ходит переваливаясь. А, Иван Петрович, здравствуйте. Как там у вас? Иван Петрович. Ничего, ничего, прекрасно. Дайте-ка сигареточку. Что, на дежурстве сегодня? Прямой. Да, на дежурстве. Да ...
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Часть текста: и утомительными рассуждениями и мертвящим схематизмом образов. И нисколько не помогает этому то, что тема самая современная: в дневнике ни разу не упоминается "большевизм", но речь идет только о нем. Вочеловечившийся сатана принимает вид американского миллиардера Вандергуда. Вместе с другим чортом, мистером Топпи, он едет в Рим. Близ Рима происходит крушение. Вандергуд-Сатана попадает в виллу таинственной личности, некоего Магнуса, у которого "темные, почти без блеска, большие мрачные глаза", "наглый, неприличный взгляд", - "нос красивый и сделанный из мыслей и каких-то дерзких желаний" - и "руки: очень большие, очень белые, спокойные... ровно десять пальцев; ровно десять тонких, злых, умных мошенников"... У Магнуса Вандергуд-Сатана влюбляется в Марию, неописуемой красоты, удивительно похожую на Мадонну. Она - дочь Магнуса. Вандергуд ищет применения своим миллиардам. Он жаждет игры, испить до дна кубок человеческой жизни. Мало-по-малу он вочеловечивается почти совсем, т.-е. живет как все люди. Он предлагает Магнусу распоряжаться своими миллиардами, быть его руководителем в жизни. Тот сначала отказывается, но потом после долгих...
Входимость: 1. Размер: 36кб.
Часть текста: - высокая труба, из которой время от времени выбиваются искры. Еще какие-то смутные силуэты. Дальние станционные огоньки почти смешиваются с низкими яркими звездами августовского неба - туда уходит дорога. Тихо, лишь редкие, негромкие свистки, рожок стрелочника, пыхтение пара. Один раз где-то сбоку проходит поезд. На пустынной платформе со стороны вокзала показываются трое: Катя, Столярова и Василий Васильевич, статистик. Катя. Ну, и тут нет.- Темень какая! Василий Васильевич. Значит, еще не приезжали. До поезда долго еще ждать. Катя. Столярова, ты уморилась? Столярова. Нет, не особенно. Катя. А меня, матушка, и ноженьки не держат. Сядем-ка да посидим - ох, Господи! И говорила ведь: взять бы извозчика, и так бы превосходно втроем доехали, а то на тебе - пешком. Василь Василич, отойдите-ка. Василий Васильевич (вставая). Куда? Катя. А вон туда - нет, нет, подальше. Стойте там и сюда не смотрите. Стойте! Василий Васильевич. Стою. Столярова. Ты что, Катя? Катя. Посмотри-ка, Женька, у меня тут раскололось... Нашла? Столярова. Нашла. Погоди, не вертись. Катя. Не успела сегодня дошить, у меня тут все на булавках. А дорогой вдруг чувствую: матушки, поползло! Ну? В тело булавку не вонзи. Столярова. Ну, вот еще. А ты толстая, Катька. Катя. Толстенькая. Столярова! Столярова. Ну? Катя. Ты видала вчера в саду, как я на него пялилась? Столярова. На кого? Катя. На него! На него - на миленького моего. Не заметила - да н-ну? Ой, не щекочи... Женька, да ты, матушка, спятила? Столярова. Готово. Врешь ты все. Катя. Вот тебе крест - не вру! И такой он миленький, и такой он одинокенький, и такой он благородный. Меня даже тошнит. Постой......